На скамеечке, возле самого перрона, с обратной стороны пошарпанного провинциального вокзальчика сидят двое. Курят и неспешно разговаривают.
-Слыхал?
-Слыхал. Горе.
-Как всегда, у нас на Руси: подлецу – всё в масле кататься, а хорошему человеку – слезы лить.
-А из-за чего-загорелось-то?
– Да кто ж его знает. Прибежали, когда все уже полыхало.
-Сын сгорел?
-Да, Ярослав. Золото, а не сын. Таких в наше время не бывает.
-Он же рослый, удалой. Спал, что ли?
-Тёщу пытался спасти.
-Тещу? Он разве женат был?
– Она отцу Владимиру теща, Ярославу стало быть бабушка.
-Это монахиня которая?
-Да. Софья. Говорят, она болела последнее время.
-Сколько ей лет -то было уже?
-Не знаю, старая, вроде совсем.
-Говорят еще, она святая была. Многие к ней за помощью обращались.
-Да, я тоже об этом слышал, у меня свояк к ней ходил. У него с дочерью что-то было. Наваждение прямо на семью какое-то. Все хорошо было, а потом началось… Во все тяжкие. Что только не делали. В больнице даже лежала. В общем, просил он за дочь её помолиться. Конечно, не известно точно, что помогло в итоге – это или просто время пришло. Но потом у них как-то наладилось. А со временем и совсем все хорошо стало.
-У нас соседка к ней ходила, муж её бил. А после на работу устроился интересную. Говорят, «себя нашел». Изменился сильно. Я его хорошо знаю. Другой человек совсем. Чем такое объяснить? Не иначе как чудо.
-Ты что сам думаешь? Есть чудеса?
-Не знаю. Не разбираюсь я в этом. Насчет чудес не знаю, но, думаю, «что-то» точно есть.
– А зачем же она сгорела тогда? Для других делала, а для себя не смогла?
-Не знаю я. Не разбираюсь я в этом.
– Да и отец Владимир тоже, говорят, большой души человек. И вот, гляди-ка, и сына, и тещу, и дом потерял. Все, говорят, под чистую сгорело. Ничего не осталось. Пепел да головешки. А это как?
-Я был там. Сам видел. Дотла все сгорело. Дом-то деревянный, лет пять, как построили. Сына и Софью найти не смогли, так обгорели. Одни угли. Страшное дело. Батюшка сам их, когда нашли, из пепелища на руках выносил. Народ выдержать не мог, в обморок падали, плакали. А он сам как будто не здесь. То на них смотрит с любовью, то на небо. В глазах мир. И еще что-то. Другое. Не пойму, что они за люди. Вроде и чувства есть, а не так, как у нас. Человек так не может. Вижу, сердце у него от горя болит невыносимо, а выглядит спокойным. Так, как будто он еще что – то знает. Смотришь на него и верить начинаешь, что они и правда не умерли.
-Что-то там, еще говорят, «такое» случилось.
– Чудо там было. Я сам видел. Крест на Софье нашли.
-Крест?
-Да, деревянный.
-А где здесь чудо?
-Да в этом и чудо, что крест деревянный. Не тронул его огонь. Ложки стальные поплавились, стекло запеклось, каменные фигурки нашли какие-то, температурой до неузнаваемости изуродованные. Сильно там полыхало. Ого -го как. Из райцентра дым видно было. А крест деревянный не тронут, как был на простой веревочке на шее у Софьи, так и остался. Я сам видел, как он вниз свисал, когда батюшка её нёс. Говорят, это сама Софья так распорядилось, чтобы людям и отцу Владимиру знак из того мира подать. А как уж оно там на самом деле, никто не знает…
– Ну, что по мне, так слабое утешение. А что он сам говорит, может это наказание за что-то?
-Его послушать, так все – милость Божья.
-Сын и тещя сгорели, а он видит милость?
-Да, говорит это счастье, что в его семье Ангелы жили. Что он рад за них. Что они сейчас на небесах, и он видит их.
-Нее, мне этого не понять.
-Не понять…. А мне про крест не понять. Металл сгорел, стекло сгорело, камень сгорел, а деревянный крест на шнурке остался. Ни за что не поверил бы, если сам не видел…
-А я и сейчас не верю.
-Зря. Тут нельзя не верить. Это точно было. Я сам видел. Да и сфотографировали его. Тут уже нельзя не верит. Было чудо!
Закурил еще по одной и замолчали.
Под конец один из них произнес: – Не понять нам этого, но видно: что-то ТАМ действительно есть…
